Валентин Серов, чьи картины тоже были представлены в морозовской галерее, написал в 1910 году портрет Ивана Морозова – безусловный шедевр живописца.

Кстати, Морозов первым разглядел талант в никому тогда не известном бедном художнике из Витебска Марке Шагале и купил три его картины.

Среди богатого собрания западных художников в коллекции было 50 полотен импрессионистов: Клода Моне, Ренуара, Писсарро, Дега, Сислея, Сезанна; 31 картина постимпрессионистов, в том числе Ван Гога, Гогена; авангардистов; фовистов – Матисса и др. Можно сказать, что Иван Морозов открыл России и миру художников группы «Наби» («Пророки»), создавших свой особый вариант стиля модерн. По его просьбе Пьер Боннар и Морис Дени написали картины специально для перестроенного особняка коллекционера.

Кстати, о перестройке. Как и все, что делал Иван Абрамович, он делал с размахом, привлекая лучшие силы. И в 1905 году он приглашает Льва Кекушева перестроить особняк на Пречистенке под частный музей.

Что ж, Лев Николаевич как никто другой знает, что такое элегантная простота модерна. Поэтому была безжалостно удалена лепнина с анфиладных комнат, которой так увлекалось барокко, а стены обиты полотном жемчужно-зеленого цвета, что придало залам строгий и стильный вид. Комнаты были значительно расширены, а за счет снятия антресолей высота самого большого зала увеличилась до 6 метров, так что они превратились в настоящие выставочные залы. Как в лучших европейских галереях, в крышу встраивается высокий стеклянный фонарь, через который в залы проникал солнечный свет.

Парадный Белый зал и Дубовый зал (бывшая столовая) сохранили до наших дней первоначальную, кекушевскую, отделку и обстановку. Заново, в неоготическом стиле Кекушев отделал кабинет хозяина особняка.

Для концертного зала Иван Морозов заказал серию декоративных панно на сюжет «История Психеи» уже упомянутому «набиду» Морису Дени. И в январе 1909 года художник приезжал в Москву, чтобы на месте посмотреть установку панно.

«У моего Ивана Абрамовича, – написал он в дневнике, – множество русских картин, начиная от Левитана – тонкого пейзажиста, до Сомова и Врубеля, между прочим, и Головин, среди них большой холст Малявина… Дом очень респектабельный, просторный, чистый, обставленный строго, господствуют серые тона. Много цветов, сирени, ландышей, цикламенов… Мой ансамбль панно находится изолированно, в большом, спокойном зале серого камня, с серой шелковой мебелью… Мой колорит звучит сильно…»

Однако Дени показалось, что краски панно выглядят излишне резко на фоне стен, и он его слегка переделывает. Кроме этого, решает для полного развития мифологического сюжета написать еще восемь добавочных холстов, что хозяин особняка горячо одобрил. Послушав совета Дени, Морозов украшает зал скульптурой. У друга Дени Аристида Майоля он заказывает для Концертного зала четыре большие бронзовые фигуры из цикла «Времена года», а сам Дени помимо панно делает для морозовского салона восемь высоких керамических ваз. В итоге морозовский Концертный зал становится уникальным художественным ансамблем.

Над парадной лестницей был размещен триптих «Средиземное море», написанный Пьером Боннаром.

По просьбе хозяина Кекушев сделал так называемую несгораемую комнату, в которую в случае необходимости можно было спрятать всю коллекцию. Это фактически была комната-сейф: толстые каменные стены, бетонированный потолок, два маленьких окна и двустворчатая дверь были устроены по системе несгораемых шкафов. Кстати, позже, в 1920-х годах, на какое-то время комната эта пригодилась для хранения рукописей Льва Толстого.

И вот, наконец, особняк приобрел законченный вид милой сердцу владельца художественной галереи. Однако любоваться замечательными сокровищами, представленными в ней, могли единицы: друзья и особо выделенные гости, потому что, в отличие от своего друга и наставника Сергея Щукина, который по выходным проводил бесплатные экскурсии по своему собранию-музею, хозяин особняка на Пречистенке не стремился привлечь к себе излишнее внимание.

Но когда в 1906 году Сергей Дягилев попросил его одолжить несколько картин русских художников для выставки «Два века русского искусства», организованной в парижском «Осеннем салоне», Иван Абрамович не отказал. Выставка эта имела огромный успех, и благодарное французское правительство наградило мецената орденом Почетного легиона.

Иван Абрамович мечтал, чтобы его галерея, став самостоятельным музеем, была передана городу, и сделал на этот счет соответствующие распоряжения.

Как тут вдруг случился Октябрьский переворот…

В феврале 1918 года особняк на Пречистенке, № 21 захватили анархисты: просто ввалились в одно не прекрасное утро, топая грязными сапогами и бряцая оружием, и остались, вызывая каждодневный ужас хозяев за сохранность произведений искусства, да и за собственные жизни.

Тем более что они были наслышаны об участи богатейшего собрания старых икон и фарфора кузена Алексея Викуловича Морозова, особняк которого в Барашах (Введенский, ныне Подсосенский переулок, № 21) захватили и разграбили литовские анархисты, уничтожив при этом часть коллекционного фарфора и архив хозяина. И тут Иван Абрамович впервые использовал по назначению несгораемую комнату, куда перенес большое количество произведений искусства.

Осенью 1918 года, когда буйные анархисты наконец-то «съехали», Морозов снова развесил картины в залах второго этажа, «впритык», полностью изменив бывшие экспозиции, потому что на первом этаже его особняка уже было организовано общежитие сотрудников Московского военного округа, а самим бывшим хозяевам были «выделены» для проживания три комнаты на втором этаже.

Так что, когда 19 декабря 1918 года был подписан декрет Совнаркома о национализации частных художественных коллекций, в том числе и морозовской, Иван Абрамович был этому даже рад: он получил охранную грамоту нового государства от настоящих и будущих «постояльцев».

Коллекцию Морозова назвали Вторым музеем новой западной живописи (Первым музеем стала коллекция Сергея Щукина), а за ее бывшим владельцем закрепили пост пожизненного заместителя хранителя (директора). Хранителем назначили Бориса Николаевича Терновца – слава богу, человека не случайного, искусствоведа и ценителя современной живописи. Вот, кстати, и весь музейный штат. Денежного содержания музею не выделили.

Тем не менее первое время Иван Абрамович с энтузиазмом открывал для гегемона шедевры современной зарубежной и российской живописи, в качестве экскурсовода проводя группы по залам особняка на Пречистенке.

Вот что вспоминала о том времени Татьяна Лебедева – в будущем известная художница Татьяна Маврина, побывавшая на такой экскурсии: «Нас встретил сам хозяин. Серов не случайно изобразил этого московского мецената на экзотическом фоне ослепительного матиссовского натюрморта, стремительный ритм которого и «дикие» сочетания красок еще ярче и выразительнее подчеркнули рыхловатые черты купецкого лица и неуклюжесть характерной бородки клинышком а-ля рюсс…Драгоценные полотна, сплошь покрывавшие стены больших светлых залов, уже не принадлежали этому последнему представителю знаменитой династии, три поколения которой одевали в пестрые ситцы миллионы русских мужичков. Поеживаясь, потому что в залах было прохладно, прищурив близорукие глаза и вяло улыбнувшись… он заговорил… по-французски… мы прошли через коридор в столовую. Столовая довольно шикарная, потолок дубовый, вся… в готическом стиле, огромный камин. Висят картины Гогена, Ван Гога, Пикассо. Через коридорчик мы прошли в довольно большую комнату, где висели Сезанн, Ренуар… Дальше зала с верхним светом с панно Мориса Дени. Зала эта бесподобна…После смотрели кабинет, там висят картины уже русских художников: Коровина, Головина, Серова. Коровина больше всего. Весь кабинет отделан до половины стены красным деревом…»